|
Глава 13 3 июня 1950 года 3 июня. Первые проблески зари застают нас вцепившимися в стойки палатки в лагере V. Понемногу ветер слабеет. К рассвету наступает штиль. Каждое движение требует героических усилий. Отчаянно пытаюсь сбросить с себя холодную мягкую гору, которая меня душит. Разум оцепенел. Каждая мысль сопряжена с усилием. Мы не произносим ни слова. Какое отвратительное место! Воспоминание о нем всегда будет одним из худших в моей жизни. У нас лишь одна забота: скорее отсюда уйти. Однако выходить сейчас нельзя. Нужно ждать первых лучей солнца. 5 часов 30 минут. Дальше пребывать в этом аду невозможно. -Пошли, Бискант! Я не могу оставаться здесь ни минуты. -Пошли! У кого из нас хватит мужества согреть чаю? Хотя сознание и заторможено, однако мы представляем, сколько труда придется для этого затратить. Ни он, ни я не в состоянии. К черту! Обойдемся без чая. И так уж каких усилий стоит вылезти из спального мешка и вытащить оттуда ботинки. От холода они сделались твердыми, как дерево. Надеть их удается лишь с большим трудом. Каждое движение вызывает одышку. Мы задыхаемся. Гетры также замерзли. Я ухитряюсь их зашнуровать, Ляшеналь - нет. Теперь очередь за рюкзаками. -Бискант, веревку не берем? -Ни к чему,- отрывисто отвечает Ляшеналь.-Килограмм сэкономим. Кладу в рюкзак тюбик сгущенного молока, несколько кусков нуги, пару носков... Как знать? В случае нужды их можно использовать вместо подшлемника. Укладываю аптечку. Фотоаппарат заряжен обычной пленкой, но у меня есть запасная кассета с цветной пленкой Из глубины спального мешка вытаскиваю кинокамеру. Завож пружину и проверяю вхолостую. Щелчок, остановка... камера не работает. -Вот не везет!.. Стоило ее сюда тащить! - сокрушается Ляшеналь. Этой ночью мороз был слишком сильным, и аппарат замерз даже в спальном мешке, несмотря на то, что Ишак предусмотрительно применил специальную смазку. С огорчением оставляю аппарат в лагере. А мне так хотелось донести его до вершины! Ну что ж - киносъемка велась до высоты 7500 метров. Вылезаем из палатки и надеваем кошки, которые теперь уже не придется снимать до вечера. Все, что можно, надето на нас, и рюкзаки совсем легкие. В 6 часов трогаемся в путь, радуясь, что кошмар остался позади. Погода прекрасная, но очень холодно. Зубья облегченных кошек глубоко впиваются в крутой ледово-фирновый склон. Постепенно крутизна уменьшается, и склон становится более ровным. Фирн держит хорошо, но иногда корка проламывается, и мы барахтаемся в мягком, порошкообразном снегу, сильно затрудняющем движение. Не сговариваясь, часто останавливаемся. След прокладываем по очереди. Каждый из нас сейчас живет в своем собственном, обособленном мире. Я опасаюсь за свое мышление. Сознание сильно затуманено; я прекрасно понимаю, насколько неполноценен сейчас мой разум. Проще и вернее придерживаться какой-нибудь навязчивой идеи. Температура очень низкая. Холод пронизывает насквозь, и, несмотря на пуховую одежду, ощущение такое, как будто идешь нагишом. Во время остановок ожесточенно топаем ногами. Ляшеналь даже снимает тесный ботинок: его преследует мысль о возможном обморожении. -Я не хочу уподобиться Лямберу 1,- говорит он. Пока он энергично растирает себе ступню, я рассматриваю окружающие вершины. Все они теперь ниже нас, за исключением далекого Дхаулагири. Сложный и пересеченный рельеф этих гор, столь знакомый нам по многочисленным и тяжелым разведкам, виден сейчас как на ладони. Подъем изнурительный. Каждый шаг - победа воли и разума Солнце нас догоняет. Приветствуя его появление, мы делаем очередную остановку. Ляшеналь все чаще жалуется на свои ноги. -Я ничего не чувствую,- стонет он.- Начинается обморожение. Он снова снимает ботинок. Тревога закрадывается мне в душу. Я прекрасно понимаю, какой опасности мы подвергаемся, и по собственному опыту знаю, насколько коварно и быстро подкрадывается обморожение, если ослабить бдительность. Ляшеналю это известно не хуже, чем мне: -Мы рискуем остаться без ног!.. Стоит ли лезть на рожон? Я полон тревоги. Ответственность лежит на мне, я должен все продумать и все предусмотреть. Без сомнения, опасность вполне реальна. Оправдывает ли Аннапурна подобный риск? Этот вопрос повергает меня в смятение. Ляшеналь зашнуровал ботинки, и мы снова боремся с изнуряющим снегом. Залитый светом ледник "Серпа" теперь виден нам полностью. Траверс бесконечен... а наверху скальная стена... Найдем ли мы выход? Мои ноги мерзнут так же, как и у Ляшеналя. Непрерывно шевелю пальцами. Они потеряли чувствительность, но в горах это со мной случалось нередко: нужно лишь настойчиво продолжать двигать пальцами, и кровообращение восстановится. Ляшеналь кажется мне каким-то призраком. Он живет своей жизнью, я - своей. Странное явление - идти почему-то легче, чем внизу. Может быть, нас окрыляет надежда? Даже сквозь темные очки блеск снега ослепляет, солнечные лучи бьют прямо по льду. Под нами обрываются в бездну головокружительные ребра. Далеко внизу ледники кажутся до смешного крошечными, онакомые вершины устремлены ввысь, как стрелы. Внезапно Ляшеналь хватает меня за руку: -Если я вернусь, что ты будешь делать? Целый мир ярких образов молнией проносится в голове: многодневные переходы под палящим солнцем, сложнейшее лазание, исклюительные усилия, затраченные на осаду вершины, ежедневный героизм моих товарищей при заброске и устройстве лагерей...Сейчас мы у цели! Через час, может быть, через два...сражение будет выиграно! Неужели отказаться? Невозможно! Все мое существо протестует. Я решился, бесповоротно решился! Сегодня мы боремся за идеал. Любая жертва оправдана. Ответ ясен: - Я пойду один! Да, я пойду один. Если он хочет вернуться, я не могу его удерживать. У него полная свобода выбора. Ляшеналю нужна была лишь моральная поддержка. Он нисколько не обескуражен. Его слова были продиктованы только осторожностью и сознанием риска. Он решает не колеблясь: - Тогда я иду с тобой! Жребий брошен. Тревога рассеялась. Я принял на себя ответственность. Теперь уже ничто не помешает нам идти до конца. Короткий разговор с Ляшеналем изменил психологическую ситуацию. Теперь мы - братья. Я чувствую вокруг себя какую-то новую, необычную атмосферу. Все ощущения очень яркие, странные, которые никогда прежде мне не доводилось испытывать в горах. Есть что-то нереальное в моем восприятии окружающего нас мира... Я наблюдаю извне, как я проделываю одни и те же движения, и улыбаюсь про себя при виде жалких результатов наших усилий. Но напряжение исчезло, как будто исчезла сила тяжести. Это призрачное видение, этот бесценный дар - не моя вершина. Это вершина моих грез. Скалы присыпаны сверкающим снегом, и лучезарная красота пейзажа бесконечно трогает душу. Прозрачность воздуха поразительна. Я живу в хрустальном мире. Звуки приглушены, как будто уши заложены ватой. Меня охватывает неясная, непонятная радость. Все это настолько необычайно и настолько ново. Все это так непохоже на восхождение в Альпах, когда тебя поддерживает непрерывное смутное сознание близости людей, когда, обернувшись, видишь далеко внизу дома, дороги, цивилизацию. Здесь все иначе. Я отрезан от всей Вселенной. Я живу в ином мире: суровом, пустынном, безжизненном. Это фантастический мир, где присутствие человека непредвиденно и, может быть, Даже нежелательно. Мы нарушаем запрет, мы преступаем границу, и все же мы поднимаемся без боязни. Сердце сжимается от полноты чувств... Разделяет ли Ляшеналь все эти волнения? Вершинный гребень приближается. Мы подходим к подножию последней большой стены. Она очень крута. Снежный склон пересечен скалами. - Кулуар!.. Все понятно без слов. Здесь ключ к стене. Последний бастион! - Какая удача! Кулуар, прорезающий стену, очень крут, но подняться по нему можно. - Пошли! Ляшеналь выражает согласие жестом. Уже поздно, наверное, больше 12 часов. Я потерял всякое чувство времени: мне кажется, мы вышли несколько минут назад. Небо по-прежнему голубое, как сапфир. С большим трудом мы входим вправо, чтобы обогнуть скалы. Идя на кошках, стараемся по возможности использовать снежные участки. Вскоре мы проникаем в кулуар. Как круто!., минута колебания. Хватит ли у нас сил, чтобы преодолеть последнее препятствие? К счастью, снег твердый. Выбивая ногой ступеньки, мы держимся на кошках достаточно надежно. Неверное движение было бы гибельным. Зацепки для рук можно не вырубать: воткнутый клюв ледоруба служит опорой. Ляшеналь идет превосходно. Какой контраст с первыми днями! Идти тяжело, но он неуклонно поднимается. Время от времени, подняв голову, мы видим верхнюю часть кулуара, выходящую неизвестно куда, вероятно, на гребень. Но где же вершина? Налево или направо? Мы идем друг за другом, останавливаясь на каждом шагу. Навалившись на ледорубы, стараемся восстановить дыхание и успокоить бешено рвущееся сердце. Теперь мы чувствуем, что цель близка. Никакие трудности не смогут нас остановить. Излишне спрашивать взглядом: в глазах товарища можно прочесть лишь твердую решимость. Небольшой обход влево, еще несколько шагов... Вершинный гребень незаметно приближается. Обходим еще несколько скал. Взбираемся из последних сил. Не может быть?.. Ну да! Резкий ветер обжигает лицо. Мы на Аннапурне. 8075 метров. Сердце переполнено бесконечной радостью. - О! Если бы остальные знали! Если бы знали все! Вершина представляет собой ледяной гребень с к зами. С другой стороны - ужасающая бездонная пасть. Стена из-под ног обрывается отвесом. Вряд ли встретить подобное зрелище на другой вершине Внизу плавают облака, под ними, на 7000 метров ниже скрывается нежная, плодородная долина Покхары Выше облаков - ничего! Цель достигнута. Но одновременно завершено нечто гораздо более величественное. Как прекрасна теперь будет жизнь! Поразительное ощущение - внезапно познать свой идеал и самого себя. Меня душит волнение. Никогда еще я не испытывал столь сильной и чистой радости. Этот темный камень, самый высокий, этот ледяной гребень... это ли цель всей жизни? Или, может быть, они являются пределом человеческих мечтаний? - Ну как, спускаемся? Ляшеналь меня толкает. Что чувствует он? Не знаю. Не считает ли он, что просто сделал восхождение, как в Альпах? Неужели он думает, что отсюда можно так, запросто, уйти? -Секунду, я должен сделать снимки. -Быстрее! Лихорадочно роюсь в рюкзаке, вытаскиваю фотоаппарат, лежащий на дне французский флаг, вымпелы. Конечно, это бесполезный жест, но это больше чем символ: это свидетельство дружеских мыслей. Я привязываю к древку ледоруба куски ткани, пропитанные потом, засаленные от долгого пребывания в рюкзаке по соседству с продуктами. Затем навожу фокус на Ляшеналя: -Ну вот, можешь меня снять? -Давай, давай скорее,- говорит Ляшеналь. Он делает несколько снимков, затем отдает мне аппарат. Я закладываю кассету с цветной пленкой, и мы повторяем все сначала, чтобы наверняка принести с собой памятные снимки, которые когда-нибудь будут нам так дороги. -Ты сошел с ума,- говорит Ляшеналь.- Нельзя терять ни минуты, надо немедленно спускаться. Действительно, одного взгляда вокруг достаточно: погода портится. Ляшеналь торопит: - Надо спускаться! Он прав. В нем говорит житель гор, хорошо знающий их. И все же я не могу привыкнуть к мысли, что мы одержали победу. Мне кажется невероятным, что я топчу этот снег. Сложить здесь тур невозможно: камней нет, все покрыто льдом. Ляшеналь топает ногами: он чувствует, что они замерзают. Я тоже! Но я не обращаю на это внимание. Самая высокая из побежденных вершин! Она у наших ног! Мысленно перебираю своих предшественников в этих высоких горах: Мэммери, Мэллори и Ирвин, Бауер, Вельценбах, Тилман, Шиптон... Скольких уже нет в живых, сколько нашли в этих горах свою смерть, самую прекрасную для них. К моей радости примешивается чувство гордости за друзей. Сегодня на Аннапурну взошла не только связка, взошла вся команда. Моя мысль обращается к товарищам, разбросанным по лагерям, прилепившимся на склонах под нами, и я знаю, что лишь благодаря их усилиям и благодаря их жертвам мы сегодня победили. Есть минуты, когда самые сложные действия внезапно получают конкретное выражение и предстают пред вами в ярком свете: таков тот непреодолимый порыв, который привел сюда нашу команду. Давно забытые картины возникают в сознании... Долина Шамони, где я провел прекраснейшие дни моей юности, Монблан, производивший на меня такое сильное впечатление! Я помню, когда я был еще ребенком, мне казалось, что у этих "возвращающихся с Монблана" был всегда какой-то необычный вид, в глазах горел странный огонь. - Быстрее, прямо вниз! - кричит Ляшеналь. Он уже надел рюкзак и начинает спуск. Вынимаю карманный альтиметр: 8500 метров. Невольно улыбаюсь... Проглатываю немного сгущенки и оставляю здесь тюбик - единственное свидетельство нашего пребывания на вершине. Завязываю рюкзак, надеваю рукавицы, очки, хватаюсь за ледоруб, еще один взгляд вокруг... и в свою очередь устремляюсь вниз по склону. Перед тем как нырнуть в кулуар, бросаю прощальный взгляд на эту вершину, которой суждено стать для нас единственной радостью и утешением. Ляшеналь уже намного ниже, он достиг подножия кулуара. Я мчусь по его следам. Тороплюсь изо всех сил, однако склон очень опасный. Любая ступенька под тяжестью тела может обрушиться. Ляшеналь уже на большой диагонали. Я не думал, что он способен идти с такой скоростью. Пересекаю смешанный участок скал и снега. Наконец, основание стены! Я двигался так быстро, что совсем запыхался. Останавливаюсь развязываю рюкзак. Зачем? Сам не знаю... -Ай! Мои рукавицы! Я не успеваю нагнуться и вижу, как они катятся скользят прямо вниз по склону... Стою озадаченный, глядя как они медленно удаляются, не останавливаясь. Их движение воспринимается мной как нечто неотвратимое, окончательное, против чего я бессилен! Последствия могут быть очень серьезные. Что делать? Скорее в лагерь V! Ребюффа и Террай должны быть там. Моя тревога мгновенно исчезает. Возвращаюсь к навязчивой идее: скорее в лагерь! Ни на секунду не приходит мне мысль о запасных носках в рюкзаке, хотя именно на такой случай я всегда беру их с собой. Я устремляюсь вниз, стараясь догнать Ляшеналя. На вершине мы были в два часа, из лагеря вышли в шесть. Надо примириться с очевидностью: я утратил всякое чувство времени. Мне кажется, что я бегу, на самом деле иду нормально и даже, может быть, медленнее обычного. То и дело я вынужден останавливаться, чтобы восстановить дыхание. Облака покрыли теперь все небо. Все приобрело грязновато-серый цвет. Поднимается леденящий ветер, не предвещающий ничего хорошего. Вперед! Но где же Ляшеналь? А я-то думал, что он еще не полностью вошел в форму. Замечаю его по крайней мере в двухстах метрах ниже себя. Он бежит не останавливаясь. Облака сгущаются, спускаются ниже, ветер дует сильнее, но холода не чувствуется. Может быть, быстрота спуска усилила кровообращение? Найду ли я палатки в тумане? Я поглядываю на ребро с пиком в форме птичьего клюва, возвышающееся над лагерем. Малопомалу оно исчезает в облаках, но, к счастью, внизу виднеется острое лезвие контрфорса. Если туман станет еще гуще, я пойду прямо к ребру, спущусь вдоль него и неминуемо наткнусь на палатку. По временам Ляшеналь исчезает, затем туман настолько, что я окончательно теряю его из виду, тоже быстро, на пределе дыхания. Склон становится круче. Снег перемежается чистого льда. Хороший признак! Я приближаюсь к лагерю. Как трудно ориентироваться в сплошном тумане. Стараюсь сохранить правильное направление ориентируясь по главному склону. Рельеф пересеченный, спускаюсь на кошках по стенкам чистого льда. Какие-то пятна... Еще несколько шагов... Это действительно лагерь, но здесь две палатки! Значит, Ребюффа и Террай пришли. Какое счастье! Сейчас они узнают, что мы победили, что мы возвращаемся с вершины. Как они будут рады! Ну вот и все! Подхожу сверху. Обе палатки поставлены входом друг к другу. Площадка удлинена, палатки немного сдвинуты в стороны. Натыкаюсь на растяжку первой палатки. Внутри задвигались, меня услышали. Вот Ребюффа. Затем показывается голова Террая. -Готово! Мы возвращаемся с Аннапурны! 1 Раймон Лямбер - проводник из Женевы. После трагического восхождения, во время которого он сильно поморозился, у него были ампутированы пальцы обеих ног | Читать дальше >> |