|
Глава 19 Горакпур Постепенно экспедиция привыкает к той бродячей жизни, которую мы ведем в течение многих недель. Иногда мы пробираемся по скользким низким стенкам, разделяющим рисовые поля, но носилки слишком широки, и их приходится нести прямо по полю. Мне вспоминается, как в детстве я представлял себе средневековых феодалов, топтавших для собственного удовольствия созревший урожай. Иногда мы движемся гуськом по тропинкам, проходящим посреди странных маисовых полей с гигантскими растениями, возвышающимися более чем на метр над нашими головами. При приближении к Тансингу погода улучшается. Теперь мы жестоко страдаем от солнца. Мухи роями кишат на моих пропитанных гноем бинтах, и я ничего не могу с этим поделать. Мы уже приближаемся к Тансингу. Носильщики мечтают дойти до "большого города" и бодро шагают вперед. -Это Панзи! -Не может быть! Панзи, с которым мы расстались давно и о котором уже начали беспокоиться, подходит с невозмутимым видом со своей обычной приятной улыбкой, как будто он отлучился всего на несколько минут. Все бросаются поздороваться с этим великолепным шерпом, совершившим девятнадцатидневный переход с одной лишь остановкой — в Дели, где он оставался в течение 48 часов. -Почта! Все в один голос восклицают: -Это невероятно! В первый раз за все время мы получим свежие известия из Франции! Письма розданы, и лица скрываются за листами бумаги. Моя жена не вполне здорова,— поверяет мне Ишак. Последнее письмо написано давно. Меня беспокоит, что с ней. -Эй, послушайте! Организуется еще одна гималайская экспедиция! Новость вызывает удивление. -Вот это да! -А много их? -А куда они собираются? Возникает перекрестный огонь вопросов и ответов. Не все получили хорошие известия, некоторые участники экспедиции озабочены и обеспокоены. Вдали показывается зеленый холм. Саркэ указывает пальцем: Тансинг, Бара-сагиб, Тансинг! Неужели конец? На следующий день после сильного ливня, хотя нам приходится спускаться по страшно грязной тропинке, полной рытвин, носильщики не идут, а летят как на крыльях. Тансинг всего в нескольких сотнях метров, мы уже на окраине. Снова маленькие домишки, пестрая и любопытная толпа. Мы пересекаем город и наконец выходим на широкую, ровную площадку, где разбиваем лагерь. Террай с воодушевлением перетаскивает вещи, во все горло распевая (хорошая примета) единственную известную ему песню: -"Аu son joyeux des balalaikas..." 1 У всех легко на душе. Для контраста Удо после обеда оперирует. При этом я лишаюсь последнего большого пальца на ногах и большого пальца правой руки. Начинается дождь. Меня кладут в палатку. Больше часа я с ужасом слушаю крики Ляшеналя, подвергающегося первым ампутациям. Его страдания производят на меня ужасное впечатление, особенно когда я слышу его протестующее "Нет! Нет!", как будто он не может смириться с потерей того, что для него так дорого. На следующий день в лагерь прибывают "власти". Губернатор, производящий на меня самое благоприятное впечатление, кажется, весьма расположен к нам. Почему бы ему не помочь нам набрать носильщиков? Он обещает сделать это немедленно. Сейчас утро 4 июня: через несколько часов носильщики будут в нашем распоряжении какое облегчение! В принципе миссия Ж. Б. кончается послезавтра в Бутвале, но мне хочется, чтобы он сопровождал нас до Катманду. Несомненно, он будет нам весьма полезен но главное то, что это явится для него вполне заслуженной наградой. Ж. Б. соглашается на наше предложение и обещает провести необходимые переговоры с магараджей. Несколько часов спустя он сияющий врывается в палатку и объясняет, что магараджа дал свое согласие на его поездку в столицу. Перед последним этапом нашего путешествия, когда мы готовимся к выходу в Бутвал, мне хотелось бы хоть немного привести себя в порядок. Я прошу достать парикмахера, ибо у меня отросла борода, как у древнего пророка. Ординарец Ж. Б. берется все устроить. Вскоре он возвращается в сопровождении непальца. Я с опаской слежу за его приближением, однако с восторгом предвкушаю, как бритва нежно заскользит по моей коже. Приносят воду, и парикмахер начинает меня намыливать. Он пользуется каким-то странным составом, не способным ни мылиться, ни давать пену, которым он решительно натирает мое лицо. Все десять пальцев, а также ладони, энергично гуляют по моей физиономии — массаж довольно болезненный. -Бештари, бештари! 2— взываю я. Но он, кажется, уверен в себе. Вскоре все готово для бритья. Порывшись в своем ящике, он извлекает сомнительного вида орудие. Это маленькое стальное лезвие, очень короткое, зажатое между двумя бамбуковыми прутиками. В целом эта штука выглядит крайне подозрительно. Парикмахер берет мое лицо и начинает "брить". Лезвие тянет волосы, и он пальцами старательно вырывает их один за другим... Я испускаю дикие вопли... Он ворчит и не обращает на мои протесты ни малейшего внимания. Удо просовывает голову в палатку. На его лице почти торжествующее выражение. Я перенес бы еще одну ампутацию,— кричу я, чем услуги этого "парикмахера!" Через час мои щеки и подбородок приобретают более или менее приличный вид. Теперь - усы! Я особенно забочусь об их форме. Он принимается за дело, и на этот раз я чувствую, что лезвие режет самым настоящим образом. Я сжимаю губы — от усов не осталось и следа! Процедура окончена. Ляшеналя отправляют в Бутвал в первой партии, руководимой Ребюффа. Я следую во Бторой. Вокруг нас столько зелени, что я не узнаю дорогу, по которой мы прошли три месяца назад. К вечеру мы оказываемся на вершине какого-то холма. Ишак рядом со мной. -Взгляни, Морис!— говорит он и просит шерпов повернуть мои носилки так, чтобы я мог видеть покидаемую нами страну. В этот час все дышит какой-то неясной печалью. Возникает ли это чувство при виде высокогорных долин, грандиозных вершин, виднеющихся на горизонте, или при воспоминании о нашей почти невероятной борьбе, или это происходит потому, что мы чувствуем, что реальность незаметно переходит в мечту? Мы с Ишаком молчим. Через несколько минут мы снова соприкоснемся с внешним миром. Волнующая эпопея, связавшая нас с этими горами, вскоре отойдет в прошлое. Носильщики готовятся меня поднять: длинная процессия должна продолжать своп путь. Я пытаюсь дотронуться локтями до лица, мне кажется, что оно все изрезано морщинами. Должно быть, у меня совершенно седые волосы... Мое сердце переполнено, и я отворачиваюсь. Мы молча отправляемся искать ночлег. На следующий день перед Бутвалом мы встречаем Нуаеля, вернувшегося из своей поездки в Горакпур. -Хеллоу, ребята! — едва завидев нас, кричит он издали. Вскоре он присоединяется к нам. -Как поживаешь? Как в Индии — жарко? -Угнетающе — настоящая баня! Нуаель сообщает, что вагоны будут на станции Наутанва 6 июля, то есть завтра. Нельзя терять ни минуты. В сильную грозу, под проливным дождем мы прибываем в свой старый лагерь в Бутвале, где застаем Ляшеналя. Только тот, кто страдает, может понять страдания другого. Вот уже несколько дней Ляшеналь с бесконечным терпением и поразительным искусством возится с моими пропитанными гноем бинтами. Конец дня отводится для операции. Несколько раз я почти теряю сознание. Весь груз собран. Но вопрос в том, достанем ли мы на следующий день грузовики, чтобы добраться до начала индийской железнодорожной линии, куда мы должны прибыть к 10 часам? Я прошу Ж. Б. сделать все, что в его силах. Он немедленно отправляется в путь среди ночи сквозь дремучие, гнилые джунгли, чтобы добраться до Бетсари. Утром 6 июля грузовики прибывают. Это триумф Ж. Б., и я его горячо поздравляю. Мы расплачиваемся с носильщиками и отправляемся в Наутанаву. В джунглях полно обезьян; наше появление их нимало не смущает. У одного грузовика лопается камера. Нашему — не хватает бензина. Однако все устраивается: из двух вышедших из строя машин молено сделать одну действующую. Наконец мы прибываем в Наутанаву и размешаемся в двух вагонах, кажущихся нам настоящими дворцами. Вскоре после полудня весь багаж погружен, и поезд отправляется в Горакпур. Строятся всевозможные планы. Все мечтают как можно быстрее вернуться ЕО Францию. Все члены экспедиции, в течение трех месяцев проявлявшие исключительное мужество и терпение, сейчас готовы на что угодно, лишь бы выиграть сутки. Однако трудно увязать самые разные желания. Что касается меня, я намерен во что бы то ни стало сдержать обещание, данное в самом начале экспедиции, и нанести визит магарадже Непала. Удо будет сопровождать меня в Катманду. С нами поедут также Ишак и Нуаель. Остальные отправятся в Дели, где будут ждать нас несколько дней. Ляшеналь же, чтобы избавиться от сильной жары, поедет на один из высотных курортов, например в Муссори. Пока обсуждаются эти планы, Удо занят своим обычным делом. С ножницами в руках он "очищает" руки и ноги, несмотря на жару 45° С в тени и полчища москитов. Мы приближаемся к Горакпуру. Теперь очередь Ляшеналя. Через два часа экспедиция разделится, и почти неделю он будет лишен заботы нашего доктора. Нас невероятно трясет; как Удо трудно оперировать: он пользуется остановками для ампутаций. На перегоне все приводится в боевую готовность: разматываются бинты, раскладываются все необходимые вещи, готовятся лекарства, ножницы держатся наготове, чтобы Удо смог приступить к работе, как только поезд остановится. -Давай, Бискант, твоя очередь! — торопит Удо.— Саркэ! Ляшеналь предусмотрительно снял свои бинты сам и, готовый к жертве, протягивает палачу свою ногу. На станции перед Гаракпуром он теряет два пальца на правой ноге. С тремя другими будет покончено в самом Горакпуре. -Осторожнее, Удо! Пожалуйста, поосторожнее! -Клянусь тебе, я делаю все, что могу, Бискант. Я не могу сделать большего. -Давай, быстро! Ляшеналь держит ногу обеими руками. 1 лаза у него почти вылезли на лоб, он умоляет Удо о пощаде. -Горакпур,- говорит Шац.- Мы приехали! Поезд замедляет ход. Кузи, Ребюффа, Шац и несколько шерпов готовятся прыгнуть в багажные вагоны. Все снаряжение необходимо быстро перегрузить в другие вагоны, прицепленные к поезду, отправляющемуся через час в Лакхнау. С Удо крупными каплями льет пот. Он режет и режет, не обращая внимания на вопли Бисканта: остается полчаса, а надо отнять еще один палец. С того момента как он начал, их уже набралось много. На этот раз ножницы слишком велики. -Быстро, Мата, маленькие ножницы! — В этот момент поезд резко останавливается.— Проклятие!— Ножницы упали в дверную щель. Удо выходит из себя. -Я пока буду продолжать, а ты попытайся их достать. -Ничего не выйдет. Невозможно за одну минуту снять с петель громадную дверь! -Черт с ними, буду продолжать этими! Это вовсе не нравится Ляшеналю, но с большим пальцем должно быть покончено... -Но я не хочу! Осторожней, осторожней! — говорит он сквозь рыдания. -Нет, Удо, пожалуйста! — На этот раз терпение Удо лопается. Он останавливается и смотрит на Ляшеналя. -Ну, это, наконец, уже слишком! Ты мог бы быть хоть немного более покладистым.—Ляшеналь теряет дар речи... "Если быть "покладистым",— думает он,— Удо с легко стью мог бы отрезать мне обе руки и обе ноги!" На платформе все время толпится народ, пройти трудно. -Саркэ! — кричит Удо и делает неопределенный жест рукой, означающий: "Убери все здесь!" Саркэ и Путаркэ принимаются за дело: они широко открывают дверь и импровизированным веником выметают все, что находится на полу. Среди прочего мусора виднеется внушительное число пальцев всевозможных размеров, вылетающих на платформу к ногам остолбеневших жителей. Поезд отправляется через несколько секунд. Как только перевязка закончена, Террай хватает Ляшеналя и уносит его. Мы едва успеваем крикнуть: До свидания, Бискант! Держись! До Дели! Раздаются свистки, поезд дергает и среди криков трогается. Мы проплываем мимо массы людей. Я едва успеваю заметить Террая, махающего нам на прощание парой ботинок. Убаюканный ритмичным пением колес, я мечтаю об этой далекой столице, куда мы направляемся, об этом городе из "Тысячи и одной ночи". 1 "Под веселые звуки балалаек…" 2 Осторожнее! |
Читать дальше >> |