|
Глава 7 Миристи-Кхола Неторопливой рысью мы проезжаем по главной улице Тукучи между двумя рядами ребятишек, женщин, моющих посуду, и стариков, наблюдающих со своих порогов; у сагибов что-то происходит. Переправа через Дамбуш-Кхолу — довольно сложная операция. Сидя на лошади, приходится поднимать ноги возможно выше, чтобы не намочить ботинки. Это было бы нетрудно сделать, если бы не необходимость держаться возможно ближе к голове лошади, чтобы управлять ею в бурных водоворотах потока; к тому же седла в этих краях имеют неприятную привычку поворачиваться вокруг брюха лошади, а вконец изношенная подпруга может порваться в самый неподходящий момент. Ребюффа, с его длинными ногами, героически переезжает по щиколотку в воде.., — Лучше намочить ноги,— поясняет он,— чем выкупаться полностью! На обширной равнине Тукучи мы увеличиваем темп. На седле у Ребюффа лопается ремень, и Гастон совершенно теряет равновесие. Со стороны он выглядит как взведенный курок, но комичность этой позы не производит на него ни малейшего впечатления. Я предлагаю ему поменяться лошадьми, в конце концов все устраивается — и галоп возобновляется. Миновав уже знакомые селения Канти, Ларжунг" проезжаем через деревушку Думпу, жители которой отличаются приветливостью. Преодолев подъем, достигаем Лете. Ожидающие нас там гораваласы 1 волнуются: уже поздно, как они вернут лошадей в Тукучу? Однако раз дорога подходящая, почему нам не использовать лошадей дальше? Это же выигрыш во времени! И вот конюхи во всю прыть мчатся за нами! Но все же настает минута, когда нам приходится спешиться. Прибежавшие в мыле гораваласы не могут скрыть своего удовлетворения по поводу окончания этой верховой прогулки. Между прочим и мы также! Слева начинается еле заметная тропа, которая, по словам Кузи, должна нас привести к деревушке Чойя. Пускаемся в путь, и действительно вскоре показывается селение. В первом же доме царит оживление. По приставной лестнице поднимаются и спускаются носильщики. Слышны смех, песни, бурное веселье. Это наводит меня на мысль, что здесь не обходится без щедрой раздачи рисовой водки. В Непале продажа алкоголя запрещена. Но кто может запретить угощать гостей? Наша группа покидает селение. Наступает ночь. Обогнув несколько утесов, выходим на лужайку, приютившуюся на краю пропасти. Саркэ и Айла быстро устанавливают палатки, разжигают костер и достают продукты. Уже поздно. Молча съедаем ужин и забираемся в спальные мешки. На следующее утро, разбудив шерпов, снимаем лагерь. Узкая тропа ведет в глубину ущелья. Впоследствии в этом месте Марсель Ишак и Жак Удо встретили стадо обезьян, поднимавшихся вверх по ущелью. Далее путь идет по тропе, выбитой в скалах. Крутой спуск неожиданно приводит нас к берегу немноговодного в это время года потока Шадзиу-Кхола. Переправа не представляет никаких трудностей, однако на противоположном берегу даже опытный следопыт не смог бы обнаружить ни малейшего признака тропы. Непроходимые джунгли простираются, по-видимому, вверх по склону. Кузи предупреждает, что до вечера следующего дня воды не будет. Заполняются все наличные фляги водой. Подъем начинается с настоящего лазания по отвесной скальной плите. Дорога вьется бесконечными петлями сквозь заросли бамбука, через поваленные стволы, между преграждающими путь деревьями. Воздух влажный и тяжелый. У нас с Кузи завязывается длительная беседа. Когда разговор доходит до Бергсона и Юнгера, мы отзываемся на чудесной маленькой лужайке, покрытой подснежниками и другими цветами. — Здесь,— говорит Кузи,— мы ночевали с Удо и Шацем 27 апреля. Альпинисты склонны к консерватизму: решаем позавтракать. Рюкзаки немедленно сброшены на землю, тюбики со сгущенным молоком переходят из рук в руки. Прессованные фрукты поглощают те, кому они еще не успели надоесть. К тому времени, когда последние носильщики, уставшие от трудного пути, все в поту появляются на лужайке, мы уже лежим с сигаретами во рту, выпуская замысловатые кольца дыма. Кузи после нашего разговора впал в задумчивость. Ребюффа думает о своей маленькой Доминике, о которой он не имеет никаких вестей. Необходимо встряхнуться. Вперед! За поворотом тропы открывается роща высоких деревьев, покрытых яркими, неизвестными мне цветами. С большим трудом мы преодолеваем бесконечно длинный, очень крутой кулуар с ненадежными камнями. — Здесь полно сурков! — восклицает Ребюффа. Однако как я ни таращу глаза, не вижу ни одного. Наверху мы снова останавливаемся и выкуриваем по сигарете, поджидая носильщиков. Высота, должно быть, около 4000 метров... Подходят носильщики. До сих пор они шли очень хорошо, но чувствуется, что они устали. Дорога становится трудной, груз, удерживаемый на голове ремнями, тянет вниз, неровности скал ранят босые ноги, уверенность движений пропадает. Дальше приходится пересекать большой снежный участок. Мы стараемся топтать широкие ступени, и все же носильщикам, согнувшимся под тяжестью ящиков, приходится очень тяжело. Я ощущаю смутные угрызения совести, шагая в удобных ботинках. К исходу дня мы, наконец, добираемся до провала в гребне, отмеченного туром. Собираемся вместе, и после минутного совещания решаем двигаться дальше. Погода явно портится. Начинаем спуск по пологим склонам альпийских лугов. Дождь идет непрерывно. В неописуемом беспорядке расставляем палатки. Каждый стремится возможно скорее укрыться от дождя. Сегодня нам пришлось подняться примерно на 2000 метров, чтобы добраться до этой седловины, которую мы решаем назвать "Перевалом 27 апреля". Удивительно, как Кузи, Удо и Шац, открывшие этот перевал, ухитрились проследить совершенно невидимую тропу и с такой настойчивостью пройти по ней до конца. В лагере быстро наступает тишина... Ворочаясь во сне, Ребюффа меня будит. Носильщик" тщательно и методично готовят свои шарики из тзампы.Внезапно в палатку врывается возбужденный Саркэ: — Бара-сагиб! Тхар! — кричит он, указывая на далекую точку на гребне. Тхар! Не может быть! За всю свою жизнь я не подстрелил даже зайца, однако во мне всегда жила душа великого охотника. Как тигр, я бросаюсь на ружье, которое всегда доверялось Саркэ! Через мгновение оно заряжено. Наспех оставляю инструкции по подготовке к выходу и отправляюсь на разведку вместе с шерпом, не сводящим глаз с животного. Что касается меня, я не вижу ничего даже в бинокль. Нет, вижу! Внезапно в поле зрения, на расстоянии двух километров, появляется животное, похожее на серну. Мы стараемся приблизиться к нему, скрываясь за скалами. Увы! Тхар исчез, и на этом мои охотничьи подвиги в Азии кончаются. Сегодня нам предстоит все время идти над Миристи-Кхолой, пересекая отроги Нилгири. Когда встретятся непроходимые теснины, придется набрать высоту и затем спуститься прямо к берегу реки, так как дальше ущелье проходимо. Мы вынуждены без конца траверсировать крутые склоны, перебираться через ложбины, преодолевать все более и более полноводные потоки. К счастью, по пути попадаются поставленные стоймя каменные плиты. Это наши предшественники промаркировали тропу. На снежном пятне мне бросается в глаза сделанная Шацем надпись, указывающая, в котором часу было пройдено это место. Мы идем примерно тем же темпом. Вокруг облака, и широкий обзор невозможен. Вскоре после полудня доходим до такого места, где не видно пути. Окликаем нашего проводника Кузи; слегка поколебавшись, он возвращается на несколько шагов и, наконец, с торжеством нас зовет: на небольшой скале мы видим укрепленный камнями вымпел Французского альпинистского клуба. Здесь начинается спуск к Миристи-Кхоле. Движемся по очень крутым травянистым склонам, и носильщики вновь начинают скользить. Самочувствие у них не блестящее. Идет дождь, сыплет снег, путь кажется бесконечным. Внезапно слышу крики. Приблизившись, видим большой костер, это носильщики первой группы возвращаются в Долину. Завязываются разговоры на гуркском языке... Еще раз убеждаюсь, что это наречие с отрывистыми словами и гортанными звуками мало понятно. Тропа тянется по склону среди крутых плит вдоль отвесной скальной стены, в которой видны громадные пещеры. Кузи уверяет, что, когда он был здесь впервые, целое стадо тхаров отдыхало у входа в эти пещеры и даже при виде его не двинулось с места. К сожалению, сегодня (ружье у меня в руках!) никаких следов животных. Через несколько минут мы все собираемся на берегу Миристи-Кхолы, этого бурного потока, выносящего все осадки, выпадающие в верхних цирках Аннапурны, Большого Барьера и Нилгири. Путь продолжается на другом берегу, и нам предстоит перебираться через реку. Замечаю несколько деревьев, поваленных накануне нашими товарищами для переправы. Однако носильщики отказываются переходить с грузом. Мы с Ребюффа, не колеблясь, решаем перенести его сами. Гастон превращен в носильщика, на лбу его укрепляется ремень, поддерживающий ящики. Его голова, шея, все его длинное тело угрожающе качаются... Он подходит к воде, с помощью Кузи вступает на бревна, делает несколько шагов над беснующимся потоком; стоя на выступающей из воды скале, я протягиваю ему руку, за которую он судорожно хватается: теперь уже я могу спокойно взять у него груз. Операция повторяется несколько раз. Однако один из тюков внушает мне опасение: он очень тяжел, а главное — громоздок: помимо прочего, в нем находятся два базовых и один высотный комплект. Ребюффа делает несколько шагов, в нерешительности останавливается, теряет равновесие и едва удерживается. Затем снова медленно продвигается вперед... Вдруг ремень соскальзывает с его лба... Тюк падает в поток. В голове молнией проносится мысль о невозместимой утрате наших палаток. У нас с Кузи одинаковая реакция: прыгая с камня на камень, мы бежим каждый по своему берегу, стремясь догнать уплывающие палатки. Неудачная попытка, еще несколько прыжков... О счастье! Перед большим водоворотом тюк на мгновение останавливается, и я ухитряюсь зацепить его ледорубом. Победа! Жарко нам пришлось! Ребюффа был в отчаянии... Переправа заканчивается благополучно. Однако прошло уже много времени, и надо искать поблизости место для бивака. Мы находим его без особого труда. Яркий костер, плотный ужин служат нам наградой за труды, и пока носильщики, беседуя, покуривают у костра, сагибы засыпают с чистой совестью. На другой день мы выходим рано утром. Погода значительно улучшилась. Я ухожу вперед, обгоняя отряд примерно на час, и около полудня наконец встречаю вышедшего нам навстречу Марселя Шаца. Мы с радостью обмениваемся рукопожатием. Он тут же сообщает: Луи Ляшеналь и Лкокель Террай утром вышли на разведку северо-западного ребра Аннапурны. По мере приближения к Базовому лагерю морены становятся ниже, ущелье Миристи расширяется и открывается лучший вид на окрестности. Ребро, до подножия которого несколько сот метров, имеет не слишком грозный вид. Однако у меня почему-то не лежит к нему сердце. Обжегшись на Дхаулагири, я очень опасаюсь гребневых маршрутов. Боюсь, что, даже если не встретятся непреодолимые препятствия, путь по ребру может оказаться чрезмерно длинным. Я не могу решиться на переход от детальной разведки к самому штурму до тех пор, пока ребро не будет разведано окончательно. Иначе говоря, пока мы не выйдем на верхнее плато Аннапурны. Мы с Шацем приходим в Базовый лагерь, приютившийся среди морен. Там и тут в котловинах сверкают небольшие сине-зеленые моренные озера. Кругом — обширная каменная пустыня. Отсюда несколько часов пути до Большого Барьера, замыкающего горизонт на востоке или до Нилгири на севере. Падает снег, и мы залезаем в палатки. Часы проходят в нескончаемых разговорах. Внезапно доносится шум падающих камней, удары ледоруба о скалы и звонкие проклятия — это может быть только связка Ляшеналь — Террай. Дверь палатки откидывается, и раздается замысловатое ругательство — узнаю своих товарищей в разгаре работы. Они не успевают произнести ни слова, а я уже вижу, что они устали, однако полны решимости и оптимизма. Сняв заснеженные штормовки и прихлебывая чай, они рассказывают о том, что сделано ими сегодня. Знаменитая связка, покорившая наиболее грозные и величественные стены Альп, и здесь не ударила в грязь лицом. -Ничего себе прогулочка,—говорит Террай. -Сильна! — добавляет Ляшеналь,— попадаются уча стки пятой категории! 2 -Пятой! — восклицаю я.— Как же пройдут шерпы?! -Это лишь отдельные участки. -Можно навесить веревки, шерпов будем тащить подталкивать. В конце концов вытянем! -Ладно, посмотрим. А кроме этих участков, что собой представляет ребро? -Оно, безусловно, очень длинное,— отвечает Тер- рай,— и чем дальше, тем труднее. -Так, может, выше того места, куда вы дошли, оно вообще непроходимо? -Не думаю! Мы лезли сегодня с рассвета и остановились в 11 часов на высоте около 5500 метров. Немного выше ребро покрыто снегом, и крутизна его увеличивается. Дальше ничего невидно, но, по-моему (и Бискант то же так считает), несколькими сотнями метров выше ребро должно выходить на верхнее плато Аннапурны. -Гм,— говорю я скептически. -Слушай, Морис,— предлагает Террай,— все решается просто. Надо только навалиться всем миром. Завтра же перенесем Базовый лагерь на вершину этого травянистого холма, и можно начинать штурм. -Пока будем колебаться, потеряем еще несколько дней,— добавляет Ляшеналь. -Нет,— отвечаю я.— Так мы можем окончательно потерять все шансы. Если штурм ребра не удастся, придется снимать Базовый лагерь, спускать его в ущелье и перетаскивать в другое место. Об этом не может быть и речи. Я не собираюсь рисковать всеми силами экспедиции на столь незнакомом нам маршруте. Давайте лучше расширим вашу разведку, поднимемся завтра до того места, куда вы дошли, и продолжим подъем, пока не появится уверенность в том, что путь проходим до самой вершины. Только тогда будет принято окончательное решение. -Вот упрямая башка! — Ляшеналь и Террай рвут и мечут. Им кажется, что нужно немедленно выходить на штурм. Они снова заявляют, что по этому пути вершину "сделать" можно. Я хорошо знаю своих друзей. После утомительного дня они в состоянии крайнего возбуждения, и доверять трезвости их суждений не приходится. Ответственность лежит на мне, и я должен показывать пример благоразумия: мое решение твердо. Завтра утром мы все выйдем на ребро с расчетом на временные биваки и вернемся лишь после того, как все станет ясно. Базовый лагерь остается на месте. Наш выход явится углубленной разведкой. Пока товарищи сушат одежду, приводят в порядок свои вещи и готовятся к завтрашнему дню, я пишу записку для "арьергарда": "18 мая 1950 г. Дорогой Нуаель! Я дошел до Базового лагеря. Лионель и Бискант только что спустились с ребра и смотрят на будущее довольно оптимистично. Тактика остается прежней: продолжаем углубленную разведку. Сейчас погода плохая, и это может существенно задержать продвижение. Продукты: боюсь, что взял маловато. Вышли, пожалуйста, немедленно 3 ящика "долина", 3 ящика "высота" и 1 ящик с "сильными" банками 3. Снаряжение: скальных крючьев — 10, ледовых 10, высотных комплектов — 2, найлонового репшнура 5,5 миллиметров — 100 метров, веревки основной 8 миллиметров — 3 конца по 15 метров. Носильщики: при расплате с носильщиками первой группы — всем одинаковый бакшиш. Носильщиков второй группы оплачивать так же, но бакшиши разные. Некоторые проявили себя очень хорошо. Они предъявят тебе справки, подписанные мной. Выплатишь им полный бакшиш. Продукты в дальнейшем: сможешь ли прислать дополнительно (если не будет с моей стороны отмены приказа) три ящика "долина" и три ящика "высота"? Ишаку и Удо: пока ничего определенного сказать не могу, облачность помешала увидеть Аннапурну! Как только смогу, сообщу свежие новости. Привет от всех нас. Морис" |
| * * * |
|
14 мая, в тот самый день, когда состоялся военный совет и было принято решение сосредоточить усилия экспедиции на Аннапурне, Ишак сообщил мне, что им с Удо очень хотелось бы побывать в Муктинатхе. 15-го числа, уходя из Тукучи на разведку Аннапурны, я попрощался с товарищами. На следующий день рано утром они должны были отправиться туда в сопровождении сирдара Анг-Таркэ. Для него Муктинатх — святая святых! Он ревностный верующий, свято соблюдающий религиозные обряды, эта поездка для него — редкостный случай совершить паломничество, от которого столько его сородичей вынуждены отказаться. Выход назначен на 6 часов утра, но он запаздывает, так как лошадей начинают приводить лишь с 7 часов. Часть лошадей, слишком плохих, отсылается для замены, однако через несколько минут их вновь приводят с торжествующим видом. Те же лошади! Спорить бесполезно: ответом служат только улыбки... здесь ведь Восток! В конце концов около 9 часов группа все же выезжает. Весь день она поднимается по правому берегу Гандаки. К вечеру вдали показывается большое селение: белые дома, красноватые храмы и возвышающиеся над ними развалины Тибетской крепости. В сильнейшем возбуждении Анг-Таркэ кричит: — Муктинатх! Они минуют первый храм, похожий на храм в Тукуче, и приближаются к священным источникам: вода из ручейка стекает в горизонтальный канал, питающий около 60 водостоков в форме коров или драконов. Посреди прямоугольника возвышается непальская пагода. Паломники подходят с сосудами, наполняют их водой и пьют. Анг-Таркэ, завладевший флягой экспедиции, обходит по очереди все источники. Далее к югу группа знакомится с другим храмом, охраняемым дюжиной молодых девушек, одетых в яркие платья. Приподняв камень, они показывают Ишаку и Удо два узких отверстия, откуда доносится шум источника и где мерцает голубой огонек вечно горящего природного газа. "Весталки" поют и танцуют. Сагибы вносят свою лепту, Анг-Таркэ особенно щедр на средства экспедиции. На следующий день, проведя ночь в забавной деревушке Кагбени, "паломники" возвращаются в Тукучу. Там их с нетерпением дожидается Нуаель, также горящий желанием посетить Муктинатх. Он отправится туда завтра в сопровождении Ж. Б. Рана. За последние два дня в лагере не произошло ничего нового. Почты из Франции нет. Известий с Аннапурны также нет. 19 мая—день отдыха для наших друзей. Некоторое разнообразие в жизнь лагеря вносит шествие жителей Тукучи, возвращающихся из Марфы с криками и песнями под аккомпанемент тамбуринов. Затем 20 мая в 9 часов 30 минут появляются Ангава и Даватондуп с запиской, посланной из Базового лагеря под реором Аннапурны после возвращения разведки Ляшеналя — Террая. 1 Конюхи 2 Техническая сложность скальных участков оценивается по 6-балльной системе. Самая легкая категория — 1-я, самая трудная, на границе возможного,— 6-я. Большинство известных маршрутов в Альпах оценено 4-й категорией. В Гималаях, где трудность восхождения увеличивается из-за высоты, альпинисты обычно избегают сложных маршрутов или во всяком случае стараются выбирать маршруты не выше 4-и категории трудности. В СССР принята 5-балльная система классификации маршрутов с подразделением каждой категории на А и Б. Только очень сложным маршрутам присвоена 6-ая категория трудности — Примеч. пер. 3 Так назывались на экспедиционном жаргоне наиболее сытные консервы, составлявшие основное питание. | Читать дальше >> |